Борис Степанович Житков



         Шквал


     — Провались  он  совсем  и  с  своей  черепицей  вместе! - ругался  матрос
Ковалев. — Этакую тяжесть на палубу валит!
     — Ладно,  сейчас  кончаем,  еще только тысяча осталась, — прохрипел старик
боцман, размазывая красную черепичную пыль по потному лицу.
     Жара стояла несносная, был самый разгар южного лета.
     Отправитель  черепицы  с  хозяином судна спорили в каюте, и было слышно на
палубе, как грек-хозяин кричал:
     — Понимаешь ты, я рискую: судно перевес будет иметь, самая тяжесть сверху,
а ты не хочешь прибавить гривенник за тысячу!
     — Ведь близко,  капитан,  два шага, погода хорошая, — пищал отправитель со
слезой в голосе, — ведь через два часа на месте будете! Прибавлю пятак, уж куда
ни шло.
     — Продаешь  нас  за  пятак, — бубнил на палубе  матрос Ковалев,  укладывая
рядами черепицу, — рванет хороший ветерок, и амба: ляжем парусами на воду.
     — Да  что  вы,  что  вы? — испуганно  сказала  стоявшая подле женщина. Она
держала  за  руку  девочку  лет восьми. Девочка вертелась и, запрокинув голову,
разглядывала высокие мачты и реи судна.
     — А очень просто,  —  серьезно  сказал  Ковалев  и,  остановясь на минуту,
сердито взглянул  на  женщину.  —  Он,  не  то  нас, он и внучку не жалеет, — и
Ковалев кивнул головой на девочку. — Вот подите, скажите ему.
     — Да разве ему скажешь?.. — прошептала женщина и еще ближе  прижала к себе
девочку.
     А матросы валили и валили черепицу,  укладывали рядами и досками укрепляли
ряды.
     Боцман глядел на их работу и покачивал головой, что-то про себя соображая.
Потом  взглянул на небо, прищурился и перевел взгляд на горизонт. Море гладкое,
без  морщинки,  как  масло, лоснилось на солнце и тоже, казалось, еле дышало от
нестерпимого зноя.
     — Мертвый штиль, — сказал боцман. — Ух, как бы не сорвалась ночью погода.
     — Ничего,  ничего,  —  затараторил  хозяин,  выходя из каюты, — бриз, бриз
будет,  хорошо  пойдем.  Веселей шевелись!  —  крикнул он матросам и побежал по
палубе зачем-то нагонять отправителя.

     Наконец  кончили погрузку. Судно "Два друга" оттянулось на середину порта.
Ждали  ветра.  Солнце  зашло,  а  жара не спадала. Все пятеро матросов стояли у
борта,  курили  и сплевывали в воду. В порту зажглись огоньки, и красным глазом
вспыхнул на рейде маяк. Красной змеей извивалось его отраженье в воде.
     — А это что у тебя в ящике, Настя, куклы? — спросил Ковалев девочку.
     Большой  ящик  стоял  на  палубе  у  борта,  и  девочка  поминутно  в него
заглядывала через дверцу вверху.
     — Нет, зайчик живой, — ответила Настя с гордостью.
     — Да ну? — сказал  Ковалев  и  запустил  в  ящик руку.  Он  вытащил за уши
большого  зайца.  Девочка  закричала  и  потянулась  руками.  Но  она сейчас же
успокоилась:  матрос  ловко  посадил зайца на руки и стал бережно гладить своей
огромной ладонью.
     — Вот и жаркое, — сказал подошедший сзади матрос Дмитрий.
     Настя испуганно поглядела на Дмитрия и перевела глаза на Ковалева.
     — Не дадим, не бойся! — сказал матрос. — Это он шутит.
     — А если буря будет? — спросила  девочка, — страшная-престрашная,  заиньку
захлестнет волной?
     — Мы его тогда в каюту к деду занесем, — утешал ее Ковалев.
     — Ковалев! — раздался голос хозяина, — Дмитрий! Шлюпку на палубу!
     Ковалев быстро сунул зайца обратно в ящик и пошел исполнять приказанье.
     Настя  теперь  не  отходила от Ковалева. Ей казалось, что Ковалев главный:
такой громадный и за зайчика заступился.
     Шлюпку вытащили и вверх дном уложили на палубе поверх черепицы.
     Вот жарким дыханьем  пахнул с берега бриз.  Судно ожило. Все зашевелились.
Матросы  взялись  за  коромысло  ручного  брашпиля  и, поругиваясь и отдуваясь,
выкатили  якорь.  Поставили паруса, и "Два друга" медленно прокатилось в ворота
порта.  Бриз усилился и ходко гнал судно вдоль берега. Вот уже далеко за кормой
остался красный глаз маяка. Усталые люди спешили в койки.
     Ковалев стоял на руле.
     — Смотри, Гришка, за ветром! Ненадежная погода, — говорил ему боцман.
     Старик поглядывал за борт, стараясь на глаз определить ход судна.
     — Чуть  что,  буди  меня,  Коваль, — сказал он, оглядывая небо и паруса. —
Дойдем до мыса, непременно разбуди. Я пойду, сосну.
     И боцман зашагал усталыми ногами к кубрику.
     Ковалев  остался один. В отворенный люк хозяйской каюты он видел, как грек
что-то писал в засаленной счетной книге.
     Обе пассажирки спали тут же на узкой койке. Настя улыбалась во сне.
     "Эта зайца своего видит, — подумал Ковалев, — а дед все пятак: считает".
     В  это  время  ветер  вдруг  прервал  свое  дыханье,   судно  выпрямилось,
перевалилось на другой борт и стало качаться  тяжелыми и широкими размахами. Но
снова подул  с  берега  бриз,  и  судно,  прилегши  на  правый  борт,  побежало
по-прежнему.
     Ковалев  беспокойно оглянул горизонт. Справа всходила полная луна. Ее диск
двумя  узкими  полосками  перерезывали облака. Небо посветлело, и на нем темным
силуэтом  вырисовывались  паруса судна. Но Ковалев не отрывал глаз от той части
горизонта,  откуда  выплывала  луна.  Он стал следить за облаками и ясно увидал
теперь, что они идут навстречу ветру, подымаясь из-за горизонта вместе с луной.
     Бриз усилился, и судно побежало быстрей. Ковалеву казалось, что оно спешит
скорее  в  порт,  как  конь  тянется к дому, чуя опасность. Теперь рулевой весь
напрягся  и  чутко прислушивался. Вдруг его ухо уловило какой-то шум, как будто
отдаленный гул толпы.  Шум приближался, усиливался и скоро обратился в яростный
рев.
     — Хозяин, — закричал Ковалев, — шквал идет с подветра!
     Грек оглянулся.
     — Тридцать девять и сорок пять, тридцать девять и... ах, черт! — сказал он
и опять повернулся к столу.
     Ковалев опрометью бросился к кубрику.
     Шум рос. Теперь уже казалось, что бешеная толпа с ревом несется на судно.
     — Хлопцы, хлопцы! — заорал Ковалев в люк. — Шквал идет!
     Сонное лицо боцмана показалось из люка.
     — Чего орешь? — бормотал он спросонья.
     — Шквал! — крикнул Ковалев, нагнувшись к самому уху старика. — Все наверх!
     Но он не успел кончить, как резкий порыв ветра налетел на судно, выстрелом
рванул по парусам, и "Два друга" стремительно повалилось на левый борт. Ковалев
не  удержался  на  ногах и полетел в люк, увлекая за собой по трапу боцмана. На
палубе  загрохотала,  зазвенела  черепица,  гулко  стукнула о борт покатившаяся
шлюпка,  что-то  трещало,  лопалось  и  стонало, казалось, все судно рассядется
надвое; волной хлынула вода в люк кубрика.
     Шквал сделал свое дело и понесся дальше.
     Все  это  совершилось  мгновенно,  никто  не успел опомниться и что-нибудь
сообразить.  Сонные  люди  попадали  с  коек.  Послышалась  испуганная  ругань,
проклятья.  В  темной  тесноте, по колено в воде, обезумевшие люди барахтались,
наступали  друг  на  друга,  выли,  ругались  и  молились. Ушибались об упавшие
сундуки,  путались  в мокрых одеялах, давили друг друга, в ужасе, в смертельном
страхе ища дорогу к выходу. А выхода не было.
     — Стой! — вдруг  покрыл  все  голоса  окрик Ковалева.  Обезумевшие люди на
мгновенье  замолчали,  и  стало  слышно,  как  спокойно   плещет  вода  в  борт
опрокинутого судна. 
     — Нас перекинуло, — сказал Ковалев,  воспользовавшись минутой  молчанья, —
мы не пошли подзаныр: вон как зыбь в борт бьется.
     — Давай топор, — крикнул матрос Христо, — руби дно!
     Все бросились искать топор. Но это было нелегко в этом мокром хаосе.  Руки
судорожно  хватались  в  темноте за всякую палку,  принимая ее за ручку топора.
Мешал  двигаться  висевший  сверху  привинченный к палубе стол,  тряпье, мокрые
подушки, путавшаяся в ногах веревка.
     — Есть, есть! — закричал Дмитрий, ухватив наконец топор.
     — Повыше, повыше рубайте, — молил боцман, — вот тут!
     Но в темноте никто не видал,  куда он показывал.  Вмиг сломали ящик-койку,
которая преграждала путь к борту.
     Ковалев взял ощупью из рук Дмитрия топор.
     — Рубай, рубай скорее, Гришка! - кричали люди.  Все знали  силу  Ковалева.
Топор застучал, щепки летели и били  в  лицо,  но  все  старались  протиснуться
ближе.
     — Давай мне! — крикнул Христо, заметив, что Ковалев устал.
     И так,  передавая топор из рук в руки,  люди по очереди,  что  было  силы,
колотили топором, попадая в нарубленное место.
     А опрокинутое судно  плавало:  находившийся внутри  воздух не успел выйти,
так внезапно его перевернуло. И этот-то воздух и держал судно на поверхности.
     В кубрике  становилось  заметно  душно.  Запыхавшиеся люди  часто дышали и
спешили  прорубить  выход на волю к свежему воздуху. Они боялись  задохнуться и
каждую минуту думали, что вот-вот судно начнет погружаться под воду.
     Ковалев  рубил в свою очередь. Он бил топором из последних сил и слышал по
звуку,  что  немного  уже  оставалось.  Сейчас будет дыра. Вот она. Лунный свет
пробивался  звездочкой  сквозь маленькое отверстие. Ковалев перевел дух и хотел
крикнуть  товарищам,  что  уже виден свет. Он слышал тонкий свист прорвавшегося
через  дырку  воздуха.  Ковалев  приставил к дыре мокрый палец: нет, из дыры не
дуло.  Куда же идет воздух? Ковалев понял, что воздух не входит в каюту. А ведь
слышно,  как  он  идет!  Значит,  вон  из  каюты  выходит воздух?.. И вдруг все
сообразил.  Их каюта, как опрокинутый вверх дном пустой стакан: если его пихать
в  воду,  то  воздух в стакане не даст войти воде. Но если в дне такого стакана
сделать дырку, то воздух уйдет через нее, и весь стакан заполнит вода.
     — Дай топор! — кричал Дмитрий.
     Он шарил в темноте руки Ковалева.
     — Да давай же скорей! — кричали кругом.
     Но Ковалев быстро схватил плававшую под ногами щепку и забил ею отверстие.
     — Стой, хлопцы! — кричал Ковалев. — Не руби!
     Дмитрий вырвал из его рук топор.  Ковалев знал, что Дмитрий сейчас ударит,
и поймал его за руку.
     — Стой! Ударишь — пропали все!
     — Рубай! — кричал боцман.
     — Нет! Воздух уйдет! — выкрикивал Ковалев,  удерживая руку Дмитрия, — вода
снизу через люк напирает... ее воздух сюда не пускает... Дыра будет... потонем,
как мыши... Сюда вода зайдет.
     Все замолчали.
     — Вот! — Ковалев выдернул на время  щепку из отверстия и, поймав в темноте
чью-то руку, поднес ее к дырке.
     — Верно! — сказал голос боцмана.
     — Все одно, рубай! — кричал Христо.
     — Хлопцы, — сказал  Ковалев,  и  все  почувствовали,  что он что-то важное
скажет, и замолкли, — сейчас на воле будем.  Вот он люк, я ногой нащупал. Давай
веревку, я поднырну, а вы по веревке за мной.
     Христо  торопливо  стал  совать ему в руку конец веревки. Ковалев сорвал с
себя  мокрую одежду, быстро сделал на конце веревки петлю, надел ее через плечо
и исчез  под  водой.  Бьет проклятая веревка по ногам, мешает плыть; обо что-то
острое ткнулся Григорий головой, помутилось на минуту в мозгу, но он все гребет
руками.  Вот  он  борт — Ковалев стукнулся в него теменем. Не хватает воздуху —
хоть  водой  дохни. А там внизу чуть светлей: это пробивается лунный свет через
воду. Сбросить бы петлю — вмиг на воле. Но Ковалев изо всей силы дернул веревку
к себе и нырнул под борт.  Вот уж на той стороне.  Оттолкнулся из последних сил
ногами от борта — грудь рвется, горло сжимает, вот-вот дохнет водой.
     — Ну, на воле! Вот дохнул-то! — огляделся  Ковалев.  Уж  поднявшаяся  луна
ярко освещала спокойное море.  Легкий ветер тянул к берегу. Как брюхо огромного
чудовища,  чернело  дно  опрокинутого  корабля.  Обломки  мачт и реи с парусами
плавали  тут  же на оборванных снастях. Ковалев подплыл к рее и закрепил на ней
свою  петлю.  Держался  за  рею  и только дышал. Он сейчас ни о чем не думал, а
глотал воздух, цену которому узнал только теперь.
     Странно  было  думать, глядя на огромный опрокинутый корпус судна, что там
внутри копошатся и рвутся на волю живые люди.
     Через несколько секунд  показалась на поверхности воды голова Христо, а за
ним  вынырнули  остальные.  Шлюпка,  полная воды, но целая, плавала неподалеку,
запутавшись в снастях. Матросы подплыли к ней.
     Ковалев направился на обломке  реи  к  корме,  откуда  раздавались  глухие 
удары.
     — Рубят, ей Богу, рубят! — крикнул Ковалев.
     Матросы как попало отливали воду из шлюпки и не слушали.
     Ковалев   достал   конец  веревки  из  воды,  сделал  опять  петлю,  надел
по-прежнему  через  плечо и нырнул под судно. Нащупал под водой люк в хозяйскую
каюту.

     А там и в самом деле рубили.  Хозяин-грек отчаянно работал топором, силясь
прорубить выход через дно.
     Все вздрогнули в капитанской каюте, когда услыхали голос Ковалева.
     — Брось рубить! Пропадешь! — кричал он греку и хотел впотьмах схватить его
руку.
     — Оставь! — заорал грек. — Убью!
     Ковалев наскоро закрутил свою петлю за стол.
     В темноте он нащупал женщину. На руках у нее Настя.
     — Давай девочку, а сама за нами по веревке — ныряй под судно.
     — Ой, ой! — закричала женщина. Но Ковалев вырвал из ее рук девочку,  сгреб
под мышку. Одной рукой зажал ей рот и нос, а другой взялся за веревку.
     Перебирая веревку одной рукой, он вынырнул с Настей около реи.
     Матросы подплывали на шлюпке, пробираясь между обломками снастей. Вслед за
Ковалевым вынырнула и женщина.
     Все уселись в шлюпку.
     Удары изнутри корабля все яснее и яснее слышались, прерывались на минуту —
видно, старик переводил дух — и снова гукали в дно.
     — Могилу себе рубает, — сказал Ковалев. — Дорубится и поймет.
     Шлюпка стояла у борта, откуда слышались удары.
     Все молчали и ждали. Вот уж совсем близко бьет топор.
     — Заткни дырку, могилу себе рубаешь! — кричал Ковалев. Христо что-то часто
кричал по-гречески.
     — Ныряй, хозяин, под палубу! — кричал Дмитрий.
     Но старик или не понимал, или не слышал: рубил и рубил.
     И вдруг послышался свистящий вздох. Это из невидимой дырки выходил воздух.
     Удары топора бешено забарабанили по борту. Мелкие щепки летели наружу.
     — Ай-ай, дедушка, дедушка! — крикнула Настя.
     Вдруг стук сразу оборвался. С минуту все в шлюпке молчали.
     — Ну, аминь, — сказал Ковалев, — пропал старик.
     Женщина вдруг вскочила,  вырвала  из  рук  Дмитрия  черпак  и  в  отчаянии
застучала по дну судна. Ответа не было.
     — Отваливай! — скомандовал Ковалев.

     Шлюпка отошла. Легкий ветер гнал ее к берегу и помогал гребцам.
     — Чего ты, Настя? — спросил Ковалев.
     Девочка плакала.
     — А заинька, где заинька?
     — Не плачь, — утешал матрос, — мама другого купит.
     Шлюпка медленно двигалась, гребли чем попало: весла пропали, их не нашли.
     — Вон, вон что-то! — вдруг крикнула Настя.
     Все поглядели,  куда указывала  девочка.  Черное  пятно  маячило  на  воде
справа.
     Подошли.  Ящик  плавал, слегка погрузившись в воду. Ковалев засунул руку и
достал мокрого, но живого зайца.
     — Заинька, вот он, заинька! — крикнула Настя и стала  заворачивать зайца в
мокрый подол.
     — Вот  ведь:  скотина  бессмысленная  спаслась, а человек пропал, — сказал
Дмитрий и оглянулся на блестевшее на луне осклизлое брюхо корабля.
     Гребцы  налегли:  всем  хотелось поскорее уйти от погибшего судна. Каждому
чудилось, что грек еще стучит топором по дну.
     Через час шлюпка с пассажирами пристала к берегу.
     Все  невольно  оглянулись  на  море. Но там уже не видно было  опрокинутого
судна.

     1928



     Подзаныр — на дно, под воду.

_______________________________________________________________________________



     К списку авторов     В кают-компанию