Джек Лондон



         Набег на устричных пиратов

          Из сборника "Рассказы рыбачьего патруля"


     Из  всех   начальников   рыбачьего  патруля,  под  командой   которых  нам
приходилось  служить в разное время,  самым  лучшим был Нейл Партингтон; в этом
Чарли Ле Грант был, я думаю, согласен со мной.
     Партинггон не был ни лгуном, ни трусом, и хотя он требовал от нас  полного
повиновения при исполнении его приказаний, но в то же время наши отношения были
совершенно товарищескими, и он предоставлял нам такую  свободу, к которой мы не
всегда бывали подготовлены, как это покажет настоящий рассказ.
     Семья  Нейла  жила  в  Окленде,  на Нижней бухте, в шести милях по воде от
Сан-Франциско.  Однажды,  когда  мы  делали   рекогносцировку  среди  китайцев,
занимавшихся ловлей креветок у мыса Педро,  Партинггон получил письмо, что жена
его тяжело  больна, и через час "Северный олень" при свежем  попутном ветре уже
шел в Окленд. В Оклендском  лимане мы бросили  якорь, и в следующие дни,  когда
Нейл  находился  на  берегу,  мы  с  Чарли подтянули снасти, перебрали балласт,
почистились — словом, привели шлюпку в порядок.
     Покончив с этой работой, мы заскучали: время тянулось очень медленно. Жена
Нейла  была  опасно  больна, и нам предстояло простоять на якоре целую неделю в
ожидании  кризиса. Мы с Чарли разгуливали по докам, стараясь найти какое-нибудь
занятие,  и  случайно  набрели  на  устричную  флотилию  у оклендской городской
пристани.  По большей части это были славные оснащенные лодочки, быстроходные и
прочные, и мы с небрежным видом  уселись на краю пристани, чтобы рассмотреть их
получше.
     — Недурный  улов,  кажется, — сказал  Чарли,  указывая  на  груды  устриц,
разложенных  на  палубе  одного  из  судов;  устрицы  были рассортированы по их
величине, всего три сорта.
     Разносчики со своими тележками  останавливались на самом краю  пристани, и
из их переговоров и споров я узнал рыночную цену устриц.
     — На этом судне по меньшей мере на двести долларов устриц, — высчитал я. —
Интересно бы знать, сколько времени они потратили на такой улов?
     — Три-четыре дня, — ответил  Чарли. — Недурный заработок для двух рыбаков:
по двадцать пять долларов в день на человека.
     Эта  лодка  называлась  "Призрак"  и  стояла  прямо  под  нами. Команда ее
состояла из двух человек.  Один был приземистый, коренастый парень с необычайно
длинными, точно у гориллы, руками, а другой — высокого роста, хорошо сложенный,
с ясными  голубыми  глазами и гладкими  черными  волосами.  Этот контраст между
цветом  волос и глаз был так  необычен и так  резко  бросался в глаза, что мы с
Чарли задержались на пристани дольше, чем предполагали.
     И хорошо сделали. Мы увидали, как к краю пристани  подошел толстый пожилой
человек — по  виду  и  костюму  зажиточный  купец — и остановился рядом с нами,
глядя  вниз  на палубу "Призрака". Он, по-видимому, был чем-то рассержен, и чем
дольше смотрел на судно, тем больше раздражался.
     — Это  мои устрицы, — произнес он наконец. — Сегодня  ночью эти разбойники
сделали набег на мои устричные отмели и ограбили меня.
     Высокий рыбак и низенький рыбак посмотрели наверх со своей палубы.
     — Алло, Тафт! — крикнул  низенький  человек с наглой  развязностью  (среди
рыбаков и матросов  бухты  он  был  известен под кличкой  Сороконожка,  которую
получил  за  свои  длинные  руки).  —  Алло,  Тафт!  —  повторил  он  с  той же
развязностью. — Чего это вы там разворчались?
     — Это мои устрицы, вот что я говорю. Вы украли их с моих отмелей.
     — Уж  больно   вы  умны,  а,  как   вы   думаете?  —  насмешливо   ответил 
Сороконожка.  -  Как  же  вы  узнаете  их,  ваших  устриц?  Что  они,  отмечены 
чем-нибудь, что ли?
     — По-моему, — вмешался высокий человек, - устрицы  всегда  устрицы, где бы
вы  их ни выловили, они одинаковы во всем заливе да и на всем свете, уж если на
то  пошло.  Мы не желаем ссориться с вами, мистер Тафт, но и не хотим, чтобы вы
оскорбляли нас, утверждая, что это ваши устрицы и что мы воры и грабители, пока
вы не докажете, что это ваш товар.
     — Я знаю,  что  это  мои  устрицы, — прорычал  мистер  Тафт, — жизнь  свою
прозакладываю!
     — Докажите! — вызывающе сказал высокий, которого, как мы узнали после, все
называли Дельфином за его замечательное умение плавать.
     Мистер Тафт беспомощно пожал плечами.  Разумеется, он не мог доказать, что
это его устрицы, как бы он ни был в этом уверен.
     — Я не  пожалел  бы  тысячи  долларов,  чтобы  упрятать  вас  в  тюрьму! —
воскликнул он. — И готов  заплатить  пятьдесят долларов за каждую  вашу  голову
тому, кто уличит и схватит вас обоих!
     Со всех лодок раздались взрывы смеха, так как другие пираты прислушивались
к разговору.
     — Ну, устрицы стоят подороже, — язвительно заметил Дельфин.
     Мистер  Тафт  нетерпеливо  повернулся и отошел. Чарли незаметно проследил,
куда  он  пошел,  и  через несколько минут, когда мистер Тафт скрылся за углом,
Чарли  лениво поднялся и медленно двинулся. Я последовал за ним, и мы побрели в
противоположную сторону.
     — Ну, теперь  скорее  идем, — прошептал  Чарли,  когда мы скрылись из глаз
устричной флотилии.
     Мы немедленно переменили направление и помчались, кружа по боковым улицам,
вдогонку за мистером Тафтом, пока не увидели впереди тучную фигуру.
     — С ним нужно  переговорить  насчет вознаграждения, — объяснял Чарли, пока
мы  догоняли  владельца  устричных  отмелей. — Нейл задержится  здесь не меньше
недели, и мы могли бы за это время заработать кое-что. Как ты скажешь?
     — Хорошо,  очень  хорошо, — сказал мистер Тафт, когда Чарли представился и
объяснил  ему  свой  план. — Эти грабители ежегодно  обкрадывают меня на тысячи
долларов, и я готов заплатить какую угодно цену, лишь бы избавиться от них; да,
сэр, какую  угодно. Как я сказал, я дам вам по пятидесяти долларов за каждого и
буду  считать,  что и это еще дешево. Они ограбили мои отмели,  сорвали значки,
терроризировали  моих  сторожей, а в прошлом году убили одного из них. Доказать
это я не мог.  Улик против них не было. Все было сделано  темной ночью.  Сыщики
ничего не нашли.  Никто не может ничего поделать с этими людьми; нам ни разу не
удалось  задержать  хоть  одного  из  них. И я говорю теперь, мистер, — как, вы
сказали, ваша фамилия?
     — Ле Грант, — ответил Чарли.
     — Так вот, я и говорю, мистер Ле Грант, я очень буду обязан вам за помощь,
которую  вы  мне предлагаете. И буду рад, очень рад всячески содействовать вам.
Мои  сторожа  и  лодка  в  вашем  распоряжении.  Вы  можете всегда найти меня в
Сан-Франциско  в  моей конторе или протелефонировать туда за мой счет. Я вообще
покрою  ваши  издержки,  если,  разумеется,  они  будут  потребны и необходимы.
Положение  стало  отчаянным,  необходимо  принять  решительные меры и выяснить,
наконец, кому принадлежат устричные отмели: мне или этой шайке разбойников?
     — Теперь отправимся к Нейлу, — сказал  Чарли,  когда мы проводили  мистера
Тафта на поезд в Сан-Франциско.
     Нейл  Партингтон  не  только   ничего  не  стал   возражать  против  этого
предприятия, но, напротив, выразил готовность помочь нам. Ни я, ни Чарли ничего
не знали об устричном промысле, а голова Нейла была  настоящей энциклопедией по
этой части. Он повел нас к одному греку, юноше лет семнадцати или восемнадцати,
который досконально знал приемы устричных пиратов.
     Считаю  нужным  пояснить,  что  мы  с  Чарли  были  в патруле на положении
добровольцев,  тогда  как Нейл Партингтон считался штатным патрульным и получал
определенное  жалованье.  Чарли и я были как бы его сверхштатными помощниками и
получали  только  то,  что  зарабатывали, то есть известный процент со штрафов,
налагавшихся  на  уличенных  нами  нарушителей  законов  о  рыбной ловле. Таким
образом,  мы  считали,  что  имеем  право  на  всякое  случайно  подвернувшееся
вознаграждение.  Мы предложили Партингтону поделиться с ним тем, что получим от
мистера  Тафта, но патрульный и слышать не хотел об этом. Он заявил,  что очень
рад оказать услугу людям, которые хорошо и много помогали ему.
     Устроив  нечто  вроде   военного  совета,  мы  выработали  следующий  план 
действий.
     Нас  почти  никто  не  знал в Нижней бухте, но "Северный олень"  был  всем
известен  как  патрульное  судно,  и  мы решили поэтому, что я вместе с молодым
греком  Николасом отправлюсь на каком-нибудь невинного вида суденышке к острову
Аспарагус  и  присоединюсь  к флотилии устричных пиратов. Там, судя по описанию
Николаса,  мы  легко  могли накрыть пиратов во время поимки устриц и арестовать
их. Чарли же должен был остаться на берегу со сторожами мистера Тафта и нарядом
полицейских, чтобы в нужную минуту прийти нам на помощь.
     — Я  знаю,  где  есть  подходящая  лодка, — сказал  Нейл  в  конце  нашего
совещания. — Старый,  негодный шлюп, он стоит теперь в Тибуроне. Вы с Николасом
можете  переправиться  туда на пароме, нанять его за какие-нибудь гроши и плыть
прямо к отмелям.
     — Желаю вам успеха, — сказал он через два дня,  прощаясь с нами. — Помните
только — это опасные люди, будьте осторожны.
     Мы заарендовали шлюп  очень дешево. Он оказался еще невзрачнее и хуже, чем
нам  его  описывали.  Это  было  большое  плоскодонное  судно с четырехугольной
кормой, оснащенное, как шлюп, с треснувшей мачтой, никуда не годным такелажем и
ржавым приводом;  оно было очень  неповоротливо и плохо слушалось руля; от него
отвратительно пахло угольной смолой, так как все оно было вымазано этим вонючим
составом от носа до кормы и от крыши каюты до киля. Во всю длину  каждого борта
тянулась большими буквами надпись "Каменноугольная смола Мэгги". Наш переход от
Тибурона до Аспарагуса был спокоен и очень забавен. Мы все время смеялись.
     К  острову  подошли  на следующий день. Флотилия устричных пиратов — около
дюжины  судов  —  стояла  на  якоре  у  так  называемых  "Заброшенных отмелей".
"Каменноугольная  смола  Мэгги",  подгоняемая легким ветерком, медленно вошла в
средину флотилии, и все пираты  высыпали на палубу, чтобы посмотреть на нас. Мы
с Николасом, хорошо ознакомившись за время путешествия с нашим ветхим корветом,
управляли им самым неуклюжим образом.
     — Что это такое? — спросил кто-то из пиратов.
     — А попробуй-ка,  угадай, ну, как ты думаешь,  назови-ка,  если  можешь, —
отозвался другой.
     — Будь я проклят, если это не сам Ноев ковчег! — воскликнул  Сороконожка с
палубы "Призрака".
     — Эй, кто у вас капитан? — крикнул  другой  шутник. — Откуда вы, из какого
порта?
     Мы не обращали  внимания на шутки и продолжали  править с ловкостью  самых
зеленых  новичков,  притворяясь, что "Каменоугольная смола Мэгги" требует всего
нашего  внимания. Я повернул ее к ветру и поставил повыше "Призрака", а Николас
побежал вперед,  чтобы спустить якорь. Он сделал это, так должно было казаться,
очень неумело, потому что цепь запуталась, и якорь не достал до дна.
     Мы с Николасом  изобразили  ужасное волнение,  стараясь распутать цепь. Мы
обманули ловко пиратов, и они принялись издеваться над нашей неловкостью.
     Цепь не желала  распутываться, и мы, осыпаемые  насмешками и всевозможными
язвительными  советами,  стали  дрейфовать, пока не наскочили на "Призрак"; его
бушприт проткнул наш грот, оставив в нем дыру величиной с ворота. Сороконожка и
Дельфин корчились от смеха, нисколько не намереваясь оказать нам помощь в беде.
После  долгих  усилий нам, наконец, удалось распутать якорную цепь, и мы отдали
около  трехсот  футов ее. Под нами было не больше десяти футов глубины, и длина
каната  давала "Каменноугольной смоле Мэгги" возможность передвигаться по кругу
в шестьсот футов в диаметре; в этом кругу она могла прийти в соприкосновение по
меньшей мере с половиной флотилии.
     Устричные  пираты стояли близко друг от друга на коротких канатах, так как
погода  была  тихая.  Они громко запротестовали, видя, что мы выбросили длинную
якорную  цепь  по  нашему  невежеству.  И  они  заставили  нас подобрать цепь и
выбросить только тридцать футов ее.
     Таким  образом,  убедив  их  в  своей глупости и неловкости, мы спустились
вниз,  чтобы  поздравить друг друга и приготовить ужин. Только что мы закончили
нашу  еду и принялись  мыть  посуду,  как к борту "Каменноугольной смолы Мэгги"
подошел  ялик и на  палубе  раздались  тяжелые  шаги.  Затем в двери показалось
грубое лицо Сороконожки, и он вошел в каюту в сопровождении Дельфина. Не успели
они  сесть, к борту  подошел  другой ялик, а за ним еще и еще, пока, наконец, в
нашей каюте не собрались представители всей флотилии.
     — Где  это  вы  стянули  такую  старую  посудину?  —  спросил  приземистый
волосатый человек с острыми, злыми глазами, с резкими чертами мексиканца.
     — Мы ее не стянули, — ответил Николас,  стараясь своим ленивым возражением
укрепить  предположение,  что  мы  действительно  украли "Каменноугольную смолу
Мэгги". — А если бы стянули, что из того?
     — Мне-то все равно, я не восхищаюсь вашим вкусом — вот и все, — насмешливо
ответил  мексиканец. — Я лучше сгнил бы на берегу, чем взял  такую  лохань. Ее,
верно, и не повернешь никак.
     — А как нам было знать это, покуда мы ее не испробовали? — спросил Николас
так невинно, что это вызвало  новый  взрыв  смеха. — А как вы ловите  устриц? —
поспешно спросил он. — Нам их нужно много — для них-то мы и забрались сюда.
     — А на что они вам? — спросил Дельфин.
     — На  то,  чтобы  приятелям   раздавать,   разумеется,  —  ехидно  ответил 
Николас, — ведь и вы так делаете, конечно.
     Новый  взрыв  смеха.  Наши  гости становились все веселее, а мы все больше
убеждались,  что у них  нет ни малейшего  подозрения  относительно  нас и наших
намерений.
     — Не тебя ли я видел в Оклендских доках? — спросил меня вдруг Сороконожка.
     — Да, — смело ответил я, решив идти напролом. — Я тогда сидел,  смотрел на
вас и соображал,  стоит  нам  заняться  устрицами  или  нет. И решил,  что  это
выгодное  дело. Вот мы и явились сюда. Конечно, — поспешно добавил я, — если вы
не возражаете.
     — Я скажу вам одно, — ответил  Сороконожка, — придется вам  раздобыть себе
судно получше этого. Мы не желаем срамиться с таким ящиком. Поняли?
     — Понял, — ответил я. — Как только  продадим  устрицы,  сейчас  же  найдем
другое суденышко.
     — А если  вы  окажетесь  подходящими  товарищами, — продолжал он, — что ж,
работайте  с  нами.  Но  если  нет (в голосе его послышалась угроза), ну, тогда
придется вам пережить плохие деньки. Поняли?
     — Конечно, — ответил я. 
     После таких советов и предупреждений разговор сделался общим, и мы узнали,
что в эту же ночь  предполагается  совершить набег на отмели. Гости просидели у
нас  около  часа  и,  когда  садились в лодки, предложили нам принять участие в
набеге, так как "чем больше народа, тем веселее".
     — Заметил ты этого  низенького  малого, что похож на мексиканца? — спросил
Николас,  когда они отчалили. — Это Берчи из "Спортивной банды", а тот, который
приплыл  в  его  лодке, — Скиллинг. Они оба выпущены из тюрьмы под залог в пять
тысяч долларов.
     Я  много   слышал  о  "Спортивной  банде".  Это  был  отряд   хулиганов  и
преступников,  которые  терроризировали нижние кварталы Окленда. Две трети этой
шайки  постоянно  пребывали  в  государственных тюрьмах за разные преступления,
начиная с лжесвидетельства и мошенничества при выборах и кончая убийством.
     — Они не всегда  занимаются  устричной  ловлей, — продолжал Николас. — Они
торчат  здесь,  чтобы  поозорничать  да,  кстати,  подработать  пока  несколько
долларов. Нам нужно следить за ними.
     Мы сидели в кубрике,  обсуждая  подробности  нашего плана, как вдруг около
одиннадцати часов со стороны  "Призрака" до нас донесся шум весел. Мы подтянули
наш ялик, бросили в него несколько мешков и направились к "Призраку". Все ялики
находились в сборе, так как решено было сделать набег сообща.
     Я был очень удивлен,  увидев, что глубина воды едва достигала одного фута,
а когда мы бросали якорь в этом месте,  было не менее десяти футов глубины. Это
был  большой  июньский  отлив  во  время  полнолуния,  и  так как он должен был
продолжаться  еще полтора часа, то можно было ожидать, что место, где мы стояли
на якоре, под конец совсем высохнет.
     Отмели  мистера Тафта находились в трех милях от места нашей стоянки, и мы
долго  гребли в полном молчании вслед за другими лодками. Время от времени наша
лодка  садилась на мель, весла почти непрестанно задевали дно. Наконец мы вошли
в полосу мягкой тины,  которую вода покрывала на каких-нибудь два дюйма. Дальше
лодки  не  могли  идти.  Пираты  выскочили и потащили волоком свои плоскодонные
ялики. Мы двинулись вслед за ними.
     Круглая  луна  временами  скрывалась  за быстро бегущими облаками, но наши
спутники  двигались  с уверенностью, выработанной долгой практикой. Полоса тины
тянулась приблизительно с полмили, затем мы вошли в глубокий канал и снова сели
в лодки.  По  обеим  сторонам  пролива  тянулись отмели; на них виднелись груды
мертвых  устриц. Наконец мы достигли места, где собирали устриц. Два сторожа на
одной  из  отмелей  окликнули  нас и приказали  нам  удалиться. Но Сороконожка,
Дельфин, Берчи и Спиллинг  все  же  двинулись  вперед, за ними  последовали все
остальные,  и,  таким  образом,  тридцать  человек,  занимавших по меньшей мере
пятнадцать лодок, стали грести прямо на сторожей.
     — Эй,  убирайтесь-ка  лучше  отсюда, — угрожающе  крикнул  Берчи, — или мы
понаделаем столько дыр в ваших лодках, что они и в патоке потонут.
     Сторожа  отступили  перед  такой  бандой и направились по каналу к берегу.
Ничего другого от них и не требовалось.
     Мы  вытащили  лодки  на  край большой отмели, рассыпались во все стороны и
стали собирать устриц в мешки. Луна по временам выходила из-за облаков, и тогда
мы совершенно ясно видели перед собой множество больших устриц.
     Когда  мешки  наполнялись, их относили в лодки и брали оттуда другие. Мы с
Николасом часто в тревоге возвращались к лодке с полупустыми мешками, но всегда
натыкались  на  какого-нибудь   пирата,   который   относил  полный  мешок  или
возвращался с пустым.
     — Не  беспокойтесь,  —  сказал  Николас, — торопиться  нечего.  Они  будут
уходить  все  дальше  и дальше; им скоро потребуется очень много времени, чтобы
доносить  мешки  до лодок. Тогда они начнут ставить наполненные мешки стоймя на
краю отмелей,  чтобы  собрать их во время прилива, когда можно будет подойти на
яликах.
     Прошло  полчаса  и  прилив уже начинался, когда вдруг произошло следующее.
Оставив  пиратов за работой, мы украдкой  вернулись к лодкам; одну за другой мы
бесшумно  оттолкнули  их  от  берега  и  связали  все  вместе в одну нескладную
флотилию.  Как  раз  когда  мы  сталкивали  последнюю  лодку, нашу собственную,
подошел  один из хищников. Это был Берчи. Он моментально сообразил, в чем дело,
и кинулся  на  нас,  но  мы  сильно оттолкнулись, и он очутился в воде, которая
покрыла  его  с  головой. Выбравшись снова на отмель, он тотчас же поднял крик,
предупреждая товарищей об опасности.
     Мы  гребли  изо  всех сил, но флотилия, которую мы тащили за собой, сильно
замедляла  движение.  С  отмели  донесся  револьверный выстрел, за ним второй и
третий;  затем начался правильный обстрел. Пули шлепались вокруг нас. Но густые
облака  закрыли луну, и в наступившей темноте стрельба продолжалась уже наугад.
В нас могли попасть только случайно.
     — Хорошо бы теперь очутиться на паровом катере, — сказал я.
     — А еще  бы  лучше,  если  бы  луна больше не показывалась, — ответил мне,
задыхаясь, Николас.
     Это  была трудная и медлительная работа, но каждый взмах весел отдалял нас
от  отмели  и  приближал  к берегу, пока, наконец, стрельба не замерла вдали. И
когда  луна выплыла снова, мы были вне опасности. Нас окликнули с берега, и две
полицейские  лодки с тремя гребцами в каждой подошли к нам. Чарли улыбался нам;
он пожимал нам руки, восклицая:
     — Вот так молодцы! Молодцы оба!
     Когда  флотилия  причалила  к  берегу,  мы с Николасом и одним из сторожей
пересели  на весла в одну из полицейских лодок, а Чарли стал у руля. Две другие
лодки  следовали за нами, и так как луна светила теперь очень ярко, то мы легко
разыскали  пиратов на отмелях. Как только мы приблизились, они открыли стрельбу
из своих револьверов, и мы быстро отступили.
     — У нас  много  времени, — сказал  Чарли. — Вода быстро прибывает, и когда
она дойдет им до шеи, им не захочется стрелять больше.
     Мы сидели на веслах, ожидая, чтобы прилив сделал свое дело. После большого
отлива  вода  стремительно  бежала  обратно, и самый лучший пловец не одолел бы
против течения трех миль, которые отделяли пиратов от их шлюпок, а между ними и
берегом  были  мы,  преграждая бегство в этом направлении. Вода быстро заливала
отмели и через несколько часов должна была покрыть с головой всех оставшихся на
отмелях.  Ночь  была  поразительно  тихая,  и  луна  светила  ровным светом. Мы
наблюдали  за  пиратами  в  бинокль  и  рассказывали  Чарли о нашем плавании на
"Каменноугольной  смоле  Мэгги".  Наступил  час,  затем  два  часа ночи, пираты
столпились на самой высокой отмели, стоя по пояс в воде.
     — Вот доказательство, как важна сообразительность, — говорил Чарли. - Тафт
целые годы  старался поймать пиратов, но он шел на них открыто, грубой силой, и
терпел неудачу. А вот мы — поломали головы...
     В эту  минуту  я  различил  едва  слышный  плеск воды и поднял руку в знак
молчания.  Обернувшись, я указал  товарищам на круги, медленно расходившиеся по
воде футах в пятидесяти от нас. Мы ждали,  затаив дыхание.  Через минуту вода в
шести  футах  от  нас  расступилась, и на поверхности в лунном свете показались
черная  голова и белое плечо.  Послышался звук, как будто человек не то фыркнул
от удивления,  не  то  просто с шумом  выпустил  дыхание,  затем голова и плечо
скрылись.
     — Это Дельфин, — сказал Николас. — Его и днем-то не поймаешь.
     Около трех часов пираты подали первые признаки своей слабости. Мы услышали
крик о помощи и безошибочно  узнали  голос  Сороконожки. На этот раз,  когда мы
приблизились, мы уже не были обстреляны.  Сороконожка действительно находился в
опасном  положении. Над водой поднимались головы и плечи его товарищей-пиратов,
которые  связались  вместе,   чтобы  лучше  устоять  против  течения,  но  ноги
Сороконожки  не доставали до дна, так что товарищи должны были поддерживать его
над водой.
     — Ну,  ребята, — весело  сказал  Чарли. — Теперь мы держим вас,  уйти  вам
некуда.  Если вы будете  сопротивляться, мы вас оставим здесь и скоро вам будет
каюк. Но если вы будете вести себя  хорошо, мы переведем вас поодиночке на борт
и спасем всех. Что вы на это скажете?
     — Скажем "да", — ответили они хором, выбивая зубами мелкую дробь.
     — Подходите поодиночке; первым пусть идет самый малорослый.
     Первым  попал  на  борт Сороконожка, и он полез в лодку очень охотно, хотя
счел  нужным  запротестовать, когда констебль надел на него наручники. Вслед за
ним подняли Берчи, совершенно размякшего и смирившегося после долгого сидения в
воде.  Когда в нашу лодку  набралось десять человек, мы отошли, и вслед за нами
стала  нагружаться  вторая  лодка.  Третьей  лодке  досталось девять пленников.
Оказалось, что мы захватили двадцать девять пиратов.
     — А Дельфина-то  не  поймали, — сказал  Сороконожка  с  торжеством, словно
побег его товарища уменьшал цену нашей победы.
     Чарли рассмеялся:
     — Да, не поймали, но видели, как он фыркал и пыхтел,  точно свинья,  когда
плыл к берегу.
     Мы  привели  в  устричный  домик  смиренную  и  дрожащую  от  холода банду
хищников.  На  стук  Чарли  дверь  распахнулась, и нас обдало  приятной  волной
теплого воздуха.
     — Вы можете здесь  высушить свое платье и напиться горячего кофе, — сказал
Чарли, когда все пираты вошли в дом.
     А там у огня  уже сидел  Дельфин с кружкой  дымящегося  кофе в руках. Мы с
Николасом одновременно посмотрели на Чарли. Он расхохотался.
     — Тоже  помогла  хитрость, — сказал он, — хитрость и сообразительность. Уж
если  ты  взялся  что-нибудь  разглядывать, так разгляди со всех сторон, а то и
смотреть не стоит. Я осмотрел  берег и оставил  там  двух констеблей. Вот и вся
штука.
 
    "A Raid on the Oyster Pirates", 1906 г.
    Перевод З. А. Вершининой.

_______________________________________________________________________________



     К списку авторов     В кают-компанию