Николай Александрович Лейкин



         Черное море

            (Сцена с натуры)

   
     В трактире, на черной половине, сидели два мужика и пили чай.  Один из них
был  пожилых  лет,  приземист,  коряв  из  лица, в рваном  полушубке,  другой —
молодой,  румяный,  в  новой  дубленке,  новых  валенках  и  с  серьгой в ухе —
ухарь-парень:  не  то  разносчик,  продающий  с лотка, не то фабричный. Молодой
читал  по  складам  газету;  пожилой звонко прихлебывал с блюдечка чай и глядел
прямо  в  рот  читающему.   Слышались   слова:   Черное  море...  Дарданеллы...
могущественный  рычаг...  гордый Альбион и т. п. К чтению прислушивался сидящий
за  другим  столом  старик - сборщик  на  церковь. На груди его  висел  мешок с
книжкой, на котором  был  нашит  позументовый  крест.  Пожилой мужчина  допил с
блюдечка чай, отряхнул в него кусок сахару и перебил чтеца.
     — Что же это за Черное море такое? Неужто оно так черное и есть? — спросил
он.
     — Да надо  статься,  что  черное, а то как же. И белую  собаку  арапкой не
кличут, а ведь это море...
     — Скажи на милость! Вот чудеса-то! 
     — А ты думал как же...  Изойди-ка белый свет — чего-чего в нем не найдешь!
Даже  люди с песьими головами есть. Да вон странным людям  всего лучше знать, —
кивнул  молодой  мужик  на  сборщика. — Не трафилось, почтенный, тебе на Черном
море-то бывать? — обратился он к нему.
     Сборщик на церковь откашлялся в руку и перекрестился.
     — Самому бывать не трафилось, а от людей слыхал, — сказал он. — В киевских
пещерах сподобил Бог побывать, а на Черном море не был.
     — Что ж оно — крепко черное?
     — Как уголь.
     — И вода черная?
     — Что твоя смола! И смрад от него идет сильный. 
     — Вот в эдаком море окунуться, так и свои не узнают. 
     — Нельзя — сейчас смерть. 
     — Тсс!.. 
     Мужики   покачали  головами.  Сборщик  воодушевился,  погладил  бородку  и
продолжал:
     — Моря разные есть,  православные.  Есть Белое море, и вода в нем белая, и
медведи  плавают  белые.  Есть  Красное море и заместо воды в нем кровь... А то
есть зеленое море — то, значит, река Иордан и херувимы над ним порхают...
     — А синее-то  забыл?  Вон  и  в  песне поется — разыгралось  сине  море, —
вставил слово молодой парень. — Песня — быль.
     — И синее есть... Разные моря есть. Черное море потому черное, что на него
проклятие  положено.  Допрежь того тут три города  стояло и в городах этих жили
нечестивые,  которые  забыли  свою  веру православную и вели блудную жизнь. Что
мужчина — то  блудник,  что  женщина  —  то  блудница,  младенцы  даже, которые
рождались,  и  те  сейчас  же  блудниками  и блудницами делались. За грехи свои
города эти провалились, и стало на сем месте Черное море.
     — Неужто все до единого провалились?
     — Осталась  только  горка,  на  горке  обитель, а в обители этой семьдесят
старцев  праведных,  один  другого  старее,  и  самому младшему из них теперича
тысяча лет.  Обитель эта так посередь моря и стоит, и стерегут ее черные арапы,
от султана приставленные, и всякое истязание старцам творят.
     — Скажи  на  милость!  Вот  диво-то!  Хорошо,  коли  кто  все это знает, —
процедил сквозь зубы пожилой мужчина.
     — Широко это море-то?
     — С одного края на другой не видно — страсть!
     — Шире Волги?
     — Куда! Почитай, в сто раз шире.
     — А далеко оттелева Ерусалим?
     — Не могу знать, почтенные, а надо полагать, что близко.
     В половине  этого  разговора в комнату  вошли гвардейский солдат и молодая
баба в синем шугае и в расписанном  платке  на  голове.  Они  потребовали  чаю.
Солдат  начал  прислушиваться к разговору.  Молодой парень по-прежнему  задавал
сборщику вопросы.
     — Ну а чье ж это самое Черное море? — спросил он.
     Сборщик замялся.
     — То есть  как  чье?  Известно, Божье...  Вот старцев этих,  что в обители
заключены,  наши  ослобонить  хотят,  да  трудно. Семь мостов строили, и каждый
проваливался.
     — А на кораблях приплыть нельзя?
     — Извергнет, потому — не вода, а смола...
     Солдата взорвало. Он вмешался в разговор.
     — Старый ты человек, а врешь, — сказал он сборщику. — На кораблях  нельзя,
так пароходы по нем ходят.
     — Что ж,  служивый,  вам  лучше  знать.  Вы  —  человек  бывалый,  а  мы —
понаслышке. Люди ложь и мы тож, - отвечал сборщик.
     — Так,  то-то...  Нечего и соваться!  Морем этим,  почтенные, владеют семь
царей, — обратился  он  к  мужикам. — На одном  конце  владеем мы,  на другом —
турка,  на  третьем — китаец, на четвертом — арап, на пятом — немец, только ему
препона положена, чтоб не стрелять... на шестом там еще равные...
     Солдат остановился. 
     — Спасибо тебе, служивый! — благодарили его мужики. 
     — Ну а что это за слово такое,  служба? — спросил солдата  молодой парень,
отыскал в газете и прочел: — "Гордый Альбион с завистью  взирает  на  успехи на
Востоке". Альбион-то этот — ругательное слово, что ли?
     — Хитер больно. Поднеси стаканчик — так скажу, — отвечал солдат.
     — А зачем не поднести? Мы и сами выпьем за компанию.
     Потребовались три стаканчика.  Солдат  подсел к мужикам,  чокнулся с ними,
выпил и сказал:
     — Про Наполеона слыхали?
     — Как не слыхать!
     — Ну, вот Альбион этот самый  Наполеон и есть,  потому он теперь с разными
пашпортами живет и что ни месяц, то имя свое меняет, — отчеканил солдат.
     — Иван Пантелеич, куда ж вы ушли? Я пужаюсь одна, — крикнула солдату баба.
     К мужикам подошел сборщик, протянул книгу с крестом, поклонился и нараспев
заговорил:
     — Порадейте, православные, на построение храма Господня...  Великомученицы
Параскевы Пятницы!..
     Мужики дали по грошу.



     Странные люди — те, кто странствует (путешествует, паломничает).

_______________________________________________________________________________



     К списку авторов     В кают-компанию