Николай Александрович Лейкин Черное море (Сцена с натуры) В трактире, на черной половине, сидели два мужика и пили чай. Один из них был пожилых лет, приземист, коряв из лица, в рваном полушубке, другой — молодой, румяный, в новой дубленке, новых валенках и с серьгой в ухе — ухарь-парень: не то разносчик, продающий с лотка, не то фабричный. Молодой читал по складам газету; пожилой звонко прихлебывал с блюдечка чай и глядел прямо в рот читающему. Слышались слова: Черное море... Дарданеллы... могущественный рычаг... гордый Альбион и т. п. К чтению прислушивался сидящий за другим столом старик - сборщик на церковь. На груди его висел мешок с книжкой, на котором был нашит позументовый крест. Пожилой мужчина допил с блюдечка чай, отряхнул в него кусок сахару и перебил чтеца. — Что же это за Черное море такое? Неужто оно так черное и есть? — спросил он. — Да надо статься, что черное, а то как же. И белую собаку арапкой не кличут, а ведь это море... — Скажи на милость! Вот чудеса-то! — А ты думал как же... Изойди-ка белый свет — чего-чего в нем не найдешь! Даже люди с песьими головами есть. Да вон странным людям всего лучше знать, — кивнул молодой мужик на сборщика. — Не трафилось, почтенный, тебе на Черном море-то бывать? — обратился он к нему. Сборщик на церковь откашлялся в руку и перекрестился. — Самому бывать не трафилось, а от людей слыхал, — сказал он. — В киевских пещерах сподобил Бог побывать, а на Черном море не был. — Что ж оно — крепко черное? — Как уголь. — И вода черная? — Что твоя смола! И смрад от него идет сильный. — Вот в эдаком море окунуться, так и свои не узнают. — Нельзя — сейчас смерть. — Тсс!.. Мужики покачали головами. Сборщик воодушевился, погладил бородку и продолжал: — Моря разные есть, православные. Есть Белое море, и вода в нем белая, и медведи плавают белые. Есть Красное море и заместо воды в нем кровь... А то есть зеленое море — то, значит, река Иордан и херувимы над ним порхают... — А синее-то забыл? Вон и в песне поется — разыгралось сине море, — вставил слово молодой парень. — Песня — быль. — И синее есть... Разные моря есть. Черное море потому черное, что на него проклятие положено. Допрежь того тут три города стояло и в городах этих жили нечестивые, которые забыли свою веру православную и вели блудную жизнь. Что мужчина — то блудник, что женщина — то блудница, младенцы даже, которые рождались, и те сейчас же блудниками и блудницами делались. За грехи свои города эти провалились, и стало на сем месте Черное море. — Неужто все до единого провалились? — Осталась только горка, на горке обитель, а в обители этой семьдесят старцев праведных, один другого старее, и самому младшему из них теперича тысяча лет. Обитель эта так посередь моря и стоит, и стерегут ее черные арапы, от султана приставленные, и всякое истязание старцам творят. — Скажи на милость! Вот диво-то! Хорошо, коли кто все это знает, — процедил сквозь зубы пожилой мужчина. — Широко это море-то? — С одного края на другой не видно — страсть! — Шире Волги? — Куда! Почитай, в сто раз шире. — А далеко оттелева Ерусалим? — Не могу знать, почтенные, а надо полагать, что близко. В половине этого разговора в комнату вошли гвардейский солдат и молодая баба в синем шугае и в расписанном платке на голове. Они потребовали чаю. Солдат начал прислушиваться к разговору. Молодой парень по-прежнему задавал сборщику вопросы. — Ну а чье ж это самое Черное море? — спросил он. Сборщик замялся. — То есть как чье? Известно, Божье... Вот старцев этих, что в обители заключены, наши ослобонить хотят, да трудно. Семь мостов строили, и каждый проваливался. — А на кораблях приплыть нельзя? — Извергнет, потому — не вода, а смола... Солдата взорвало. Он вмешался в разговор. — Старый ты человек, а врешь, — сказал он сборщику. — На кораблях нельзя, так пароходы по нем ходят. — Что ж, служивый, вам лучше знать. Вы — человек бывалый, а мы — понаслышке. Люди ложь и мы тож, - отвечал сборщик. — Так, то-то... Нечего и соваться! Морем этим, почтенные, владеют семь царей, — обратился он к мужикам. — На одном конце владеем мы, на другом — турка, на третьем — китаец, на четвертом — арап, на пятом — немец, только ему препона положена, чтоб не стрелять... на шестом там еще равные... Солдат остановился. — Спасибо тебе, служивый! — благодарили его мужики. — Ну а что это за слово такое, служба? — спросил солдата молодой парень, отыскал в газете и прочел: — "Гордый Альбион с завистью взирает на успехи на Востоке". Альбион-то этот — ругательное слово, что ли? — Хитер больно. Поднеси стаканчик — так скажу, — отвечал солдат. — А зачем не поднести? Мы и сами выпьем за компанию. Потребовались три стаканчика. Солдат подсел к мужикам, чокнулся с ними, выпил и сказал: — Про Наполеона слыхали? — Как не слыхать! — Ну, вот Альбион этот самый Наполеон и есть, потому он теперь с разными пашпортами живет и что ни месяц, то имя свое меняет, — отчеканил солдат. — Иван Пантелеич, куда ж вы ушли? Я пужаюсь одна, — крикнула солдату баба. К мужикам подошел сборщик, протянул книгу с крестом, поклонился и нараспев заговорил: — Порадейте, православные, на построение храма Господня... Великомученицы Параскевы Пятницы!.. Мужики дали по грошу. Странные люди — те, кто странствует (путешествует, паломничает). _______________________________________________________________________________ К списку авторов В кают-компанию