Альфред Теннисон



              Улисс


                   Немного пользы в том, что, царь досужий,
                   У очага, среди бесплодных скал,
                   Я раздаю, близ вянущей супруги,
                   Неполные законы этим диким,
                   Что копят, спят, едят, меня не зная.
                   Мне отдых от скитаний, нет, не отдых,
                   Я жизнь мою хочу испить до дна.
                   Я наслаждался, я страдал — безмерно,
                   Всегда, — и с теми, кем я был любим.
                   И сам с собой, один. На берегу ли,
                   Или когда дождливые Гиады
                   Сквозь дымный ток ветров терзали море, —
                   Стал именем я славным, потому что,
                   Всегда с голодным сердцем путь держа,
                   Я знал и видел многое, — разведал
                   Людские города, правленья, нравы,
                   И разность стран, и самого себя
                   Среди племен, являвших мне почтенье,
                   Я радость боя пил средь равных мне,
                   На издававших звон равнинах Трои.
                   Я часть всего, что повстречал в пути.
                   Но пережитый опыт — только арка,
                   Через нее непройденное светит,
                   И край того нетронутого мира,
                   Чем дальше путь держу, тем дальше тает.
                   Как тупо-тускло медлить, знать конец,
                   В закале ржаветь, не сверкать в свершенье.
                   Как будто бы дышать — уж значит жить.
                   Брось жизнь на жизнь, все будет слишком мало.
                   И сколько мне моей осталось жизни?
                   Лишь краешек. Но каждый час спасен
                   От вечного молчания, и больше —
                   Весть нового приносит каждый час.
                   Копить еще какие-то три солнца, —
                   Презренно, — в кладовой хранить себя,
                   И этот дух седой, томимый жаждой,
                   Вслед знанью мчать падучею звездой
                   За крайней гранью мысли человека.
                   Здесь есть мой сын, родной мой Телемах,
                   Ему оставлю скипетр я и остров, —
                   Возлюбленный, способный к различенью,
                   Неторопливой мудростью сумеет
                   В народе угловатости сровнять
                   И привести к благому ровным всходом.
                   Он безупречен, средоточно-четок,
                   Обязанности общие блюдя
                   И в нежности ущерба не являя,
                   Богов домашних в меру он почтит,
                   Когда меня здесь более не будет.
                   Свое свершает он, а я мое.

                   Вот порт. На корабле надулся парус.
                   Замглилась ширь морей. Мои матросы,
                   Вы, что свершали, бились, размышляли
                   Со мною вместе, с резвостью встречая
                   И гром и солнце, —противопоставить
                   Всему умея вольное лицо, —
                   Мы стары, я и вы. Но в старых годах
                   Есть честь своя и свой достойный труд.
                   Смерть замыкает все. Но благородным
                   Деянием себя отметить можно
                   Перед концом, — свершением, пристойным
                   Тем людям, что вступали в бой с богами.
                   Мерцая, отступает свет от скал,
                   Укоротился долгий день, и всходит
                   Медлительно над водами луна.
                   Многоголосым гулом кличет бездна.
                   Плывем, друзья, пока не слишком поздно
                   Нам будет плыть, чтоб новый мир найти.
                   Отчалим и, в порядке строгом сидя,
                   Ударим по гремучим бороздам.
                   Мой умысел — к закату парус править,
                   За грань его, и, прежде чем умру,
                   Быть там, где тонут западные звезды.
                   Быть может, пропасть моря нас проглотит,
                   Быть может, к Островам дойдем Счастливым,
                   Увидим там великого Ахилла,
                   Которого мы знали. Многих нет,
                   Но многие доныне пребывают.
                   И нет в нас прежней силы давних дней,
                   Что колебала над землей и небо,
                   Но мы есть мы. Закал сердец бесстрашных,
                   Ослабленных и временем и роком,
                   Но сильных неослабленною волей
                   Искать, найти, дерзать, не уступать.


                   Перевод Константина Бальмонта (1867–1942)

                   _____________________________________________



                   К списку авторов     В кают-компанию