Бенедикт Константинович Лившиц



              Морское кладбище


                   Как этот тихий кров, где голубь плещет
                   Крылом, средь сосен и гробниц трепещет!
                   Юг праведный огни слагать готов
                   В извечно возникающее море!
                   О благодарность вслед за мыслью вскоре:
                   Взор, созерцающий покой богов!

                   Как гложет молний чистый труд бессменно
                   Алмазы еле уловимой пены!
                   Какой покой как будто утвержден,
                   Когда нисходит солнце в глубь пучины,
                   Где, чистые плоды первопричины,
                   Сверкает время и познанье — сон.

                   О стойкий клад, Минервы храм несложный,
                   Массив покоя, явно осторожный,
                   Зловещая вода, на дне глазниц
                   Которой сны я вижу сквозь пыланье,
                   Мое безмолвье! Ты в душе — как зданье,
                   Но верх твой — злато тысяч черепиц!

                   Храм времени, тебя я замыкаю
                   В единый вздох, всхожу и привыкаю
                   Быть заключенным в окоем морской,
                   И, как богам святое приношенье,
                   В мерцаньи искр верховное презренье
                   Разлито над бездонною водой.

                   Как, тая, плод, когда его вкушают,
                   Исчезновенье в сладость превращает
                   Во рту, где он теряет прежний вид,
                   Вдыхаю пар моей плиты могильной,
                   И небеса поют душе бессильной
                   О берегах, где вновь прибой шумит.

                   О небо, я меняюсь беспрестанно!
                   Я был так горд, я празден был так странно
                   (Но в праздности был каждый миг велик),
                   И вот отдался яркому виденью
                   И, над могилами блуждая тенью,
                   К волненью моря хрупкому привык.

                   Солнцестоянья факел встретив грудью
                   Открытой, подчиняюсь правосудию
                   Чудесному безжалостных лучей!
                   На первом месте стань, источник света:
                   Я чистым возвратил тебя!.. Но это
                   Меня ввергает в мрак глухих ночей.

                   Лишь моего, лишь для себя, в себе лишь —
                   Близ сердца, близ стихов, что не разделишь
                   Меж пустотой и чистым смыслом дня —
                   Я эхо внутреннего жду величья
                   В цистерне звонкой, полной безразличья,
                   Чей полый звук всегда страшит меня!

                   Лжепленница зеленых этих мрежей,
                   Залив, любитель худосочных режей,
                   Узнаешь ли ты по моим глазам,
                   Чья плоть влечет меня к кончине вялой
                   И чье чело ее с землей связало?
                   Лишь искра мысль уводит к мертвецам.

                   Священное, полно огнем невещным,
                   Забитое сияньем многосвещным,
                   Мне это место нравится: клочок
                   Земли, дерев и камня единенье,
                   Где столько мрамора дрожит над тенью,
                   И моря сон над мертвыми глубок.

                   Гони жреца, о солнечная сука!
                   Когда пасу без окрика, без звука,
                   Отшельником таинственных овец,
                   От стада белого столь бестревожных
                   Могил гони голубок осторожных
                   И снам напрасным положи конец!

                   Грядущее здесь — воплощенье лени.
                   Здесь насекомое роится в тлене,
                   Все сожжено, и в воздух все ушло,
                   Все растворилось в сущности надмирной
                   И жизнь, пьяна отсутствием, обширна,
                   И горечь сладостна, и на душе светло.

                   Спят мертвецы в земле, своим покровом
                   Их греющей, теплом снабжая новым.
                   Юг наверху, всегда недвижный Юг
                   Сам мыслится, себя собою меря...
                   О Голова в блестящей фотосфере,
                   Я тайный двигатель твоих потуг.

                   Лишь я твои питаю опасенья!
                   Мои раскаянья, мои сомненья —
                   Одни — порок алмаза твоего!..
                   Но мрамором отягощенной ночью
                   Народ теней тебе, как средоточью,
                   Неспешное доставил торжество.

                   В отсутствии они исчезли плотном.
                   О веществе их глина даст отчет нам.
                   Дар жизни перешел от них к цветам.
                   Где мертвецов обыденные речи?
                   Где их искусство, личность их? Далече.
                   В орбитах червь наследует слезам.

                   Крик девушек, визжащих от щекотки,
                   Их веки влажные и взор их кроткий,
                   И грудь, в игру вступившая с огнем,
                   И поцелуям сдавшиеся губы,
                   Последний дар, последний натиск грубый —
                   Все стало прах, все растворилось в нем!

                   А ты, душа, ты чаешь сновиденья,
                   Свободного от ложного цветенья
                   Всего того, что здесь пленяло нас?
                   Ты запоешь ли, став легчайшим паром?
                   Все бегло, все течет! Иссяк недаром
                   Святого нетерпения запас.

                   Бессмертье с черно-золотым покровом,
                   О утешитель наш в венке лавровом,
                   На лоно матери зовущий всех!
                   Обман высокий, хитрость благочестья!
                   Кто не отверг вас, сопряженных вместе,
                   Порожний череп и застывший смех?

                   О праотцы глубокие, под спудом
                   Лежащие, к вам не доходит гудом
                   Далекий шум с поверхности земной.
                   Не ваш костяк червь избирает пищей,
                   Не ваши черепа его жилище —
                   Он жизнью жив, он вечный спутник мой!

                   Любовь иль ненависть к своей особе?
                   Так близок зуб, меня грызущий в злобе,
                   Что для него имен найду я тьму!
                   Он видит, хочет, плоть мою тревожа
                   Своим касанием, и вплоть до ложа
                   Я вынужден принадлежать ему!

                   Зенон! Жестокий! О Зенон Элейский!
                   Пронзил ли ты меня стрелой злодейской.
                   Звенящей, но лишенной мощных крыл?
                   Рожденный звуком, я влачусь во прахе!
                   Ах, Солнце... Черной тенью черепахи
                   Ахилл недвижный над душой застыл!

                   Нет! Нет! Воспрянь! В последующей эре!
                   Разбей, о тело, склеп свой! Настежь двери!
                   Пей, грудь моя, рожденье ветерка!
                   Мне душу возвращает свежесть моря. ..
                   О мощь соленая, в твоем просторе
                   Я возрожусь, как пар, как облака!

                   Да! Море, ты, что бредишь беспрестанно
                   И в шкуре барсовой, в хламиде рваной
                   Несчетных солнц, кумиров золотых,
                   Как гидра, опьянев от плоти синей,
                   Грызешь свой хвост, сверкающий в пучине
                   Безмолвия, где грозный гул затих,

                   Поднялся ветер!.. Жизнь зовет упорно!
                   Уже листает книгу вихрь задорный,
                   На скалы вал взбегает веселей!
                   Листы, летите в этот блеск лазурный!
                   В атаку, волны! Захлестните бурно
                   Спокойный кров — кормушку стакселей!


                   Перевод стихотворения Поля Валери (1871—1945)

                   _____________________________________________



                   К списку авторов     В кают-компанию